А. П. Пирагис. Я жил на "Сухарном" (Воспоминания старожила Петропавловска-Камчатского) - 3. Жизнь меняется. Подростковые заботы (1958–1960)
Содержание материала
3. Жизнь меняется. Подростковые заботы (1958–1960)
Почти каждое лето мама возила сестру на материк в санатории и разные больницы, надеясь вылечить ее. В 1958 году улетала на Ту-104, который стал делать рейсы на Камчатку. То были первые полеты. Я с любопытством рассматривал самолет. Тогда еще провожающие могли заходить в салон.
С отъездом мамы мы с братом оставались на попечении отца. Чем могли, помогали ему. Вместе с ним сажали, пололи, окучивали и убирали картошку. Собирали жимолость. За ней на машинах ездили на 20-й и 41–42-й километры, в район Кеткино. Моста через реку Авачу на 41-м километре тогда еще не существовало, а был паром, который работал не всегда. В таких случаях через реку переправлялись на батах.
От нашего барака в вечернее и ночное время хорошо были видны ночные стрельбы на полигоне, который находился в районе нынешнего "Северо-Востока". Были не только слышны пулеметные очереди, но и видны в небе следы от трассирующих пуль. На бомбежном поле часто раздавались взрывы бомб, выстрелы из самолетных пушек. Если хорошо всмотреться, можно было увидеть пикировавшие в том районе самолеты. Ночные бомбометания и стрельбы с самолетов были впечатляющими. Перед этим на парашютах сбрасывались осветительные ракеты. Они светили так ярко, что было видно подножие Авачинского вулкана.
Окрестности Петропавловска-Камчатского еще в то время были заполнены воинскими частями. Тема войны нигде не звучала, но в 1957 или 1958 году отец принес с работы памятку, как себя вести при ядерном взрыве. В ней в рисованных картинках были показаны воздушные, наземные и морские атомные взрывы и как прятаться от воздействия проникающей радиации и ударной волны. Жуть от этого наглядного пособия берет только сейчас.
Во дворе у подростков был свой сленг. В ходу к месту и не к месту были слова "законно", "харэ". Если кто-то что-то просил из съестного — говорил "дай сорок". Пробовали покуривать. Обычно вытягивали у курящих отцов папироску, и нам одной хватало затянуться по разу-два. Конечно, сразу кашляли от дыма. Однажды в лесу набрели на кучу выброшенных папирос "Казбек" с плесенью. Набрали, кто сколько мог, и в нашей роще стали курить. Обкурились так, что нас рвало до желчи. С тех пор не переношу папиросного дыма, а курить стал только после службы в армии, когда появились в продаже болгарские сигареты.
Перед открытием в 1958 году нового здания школы около нее высаживали деревья. Прошло более пятидесяти лет с тех пор, а некоторые из них еще стоят.
Классным руководителем нашего пятого "А" класса был Евгений Александрович Головин. Он преподавал историю. Его рассказы о ней были интересны. Он был пожилым человеком и нам казался уже стариком. Ученики его уважали. В руках Евгения Александровича постоянно была указка. Вечером он к пиджаку пристегивал квадратный фонарик. В школе часто отключали электричество.
В начале учебного года почти две недели не учились, а ездили на 17-й километр убирать картофель. В те годы практиковалось такое. Весной 1959 и 1960 годов в Петропавловском совхозе в парниках пикировали капусту. Летом окучивали картофель. Поля находились, где сейчас микрорайоны "Кирпичики" и "Зазеркальный". Ходили пешком. Однажды там гоняли лису. Она далеко от нас не убегала, была худой и вся в клочьях меняющейся шерсти. Видимо, рядом была нора с лисятами. Скулеж лисы напоминал противный собачий лай.
В сентябре 1959 года почти неделю работали на полях на 24-м километре, слева от главной дороги перед аэродромом. Жили в маленьком клубе. Спали на полу. Кормили нас за счет совхоза. Вместо чая и компота нам давали молоко. Работали целый день с перерывом на обед. А было нам по 12–13 лет. Взрослые "помощники" из города работали до 14–15 часов и уходили на обед и часто больше на поля не возвращались. Потом из лесопосадок слышались их пьяные голоса и застольные песни. Мы же работали до вечера.
Целые дни над нашими головами пролетали военные и гражданские самолеты. Заходили на посадку. Почти каждый из них мы провожали взглядом. В один из дней, также провожая взглядом полет Як-12, пришлось увидеть, как в него врезался военный самолет МиГ-15. Як летел высоко, а МиГ заходил на посадку, потом резко взмыл. На его пути оказался несчастный Як. Срезав одну из его плоскостей, МиГ еще немного пролетел выше, а затем резко почти по той же траектории, что летел до столкновения, пошел вниз и врезался в землю более чем в двух километрах от нас. Взрыва не было. Было видно, как перед самой землей летчик катапультировался, но парашют раскрыться не успел. А Як продолжал падать, крутясь по спирали. В мгновения катастрофы, казалось, наступила тишина, и только слышно было, как шелестит оторванная на Яке перкаль. Он упал с треском, но взрыва не было тоже.
В этот же год Халактырский авиаотряд подарил школе самолет Як-12. Он стоял во дворе школы. Авиаторы обещали вести кружок по устройству самолета, но так и не исполнили своего обещания. Самолет, ставший бесхозным, был вскоре мальчишками разобран.
У нас в семье была живность — куры. Чтобы они неслись зимой, мама по вечерам зажигала в курятнике лампу "летучая мышь". В году 1959-м мы с братом уговорили родителей купить на базаре кроликов. Отец сделал клетки. Летом мы с братом кроликам рвали траву в роще. Зимой кормили овсом, овощами. Кролики продержались года два. За это время их было более двадцати штук. Шкурки сдавали в приемный пункт сельхозпродукции, находившийся у кладбища на 4-м километре. Потом мама держала гусей и уток. Это было небольшим подспорьем к скудному рациону. Иногда мама в духовке пекла булочки. Тогда комната наполнялась вкусным ароматом, запомнившимся на всю жизнь.
Изредка бывал в центре Петропавловска. Добирался автобусом. Проезд одной остановки стоил 20 копеек (образца 1947 года). Дорога туда и обратно обходилась в 1 рубль 60 копеек или 2 рубля. Осенью (1957–1958 годы) ходил на областную сельскохозяйственную выставку, проходившую на футбольном поле на сопке Никольской (в 1961 году там сдали в эксплуатацию здание телецентра и телевышку). Запомнились снопы ржи или ячменя из Мильковского района и первые механические дойки коров.
В эти годы город интенсивно застраивался. На улице Ленинской к видным зданиям — гостиницы "Восток", обкома КПСС и кинотеатра "Камчатка" — к 1959 году добавились многоэтажные дома, где разместились аптека, рыбный магазин и магазин культтоваров. Строились здания для УТРФ, ГУМа, почты, политпросвещения. Меняла свой облик и улица Советская. На бывшей косе возводился городской холодильник. На главной улице стали укладывать асфальт. В 1960 году асфальт уже был на 5-м километре. К этому времени там достраивались дома в будущих камчатских "Черемушках" и закладывали фундамент многоэтажек, где сейчас размещаются английский лицей и наркологический диспансер.
На Култучном озере работала лодочная станция39. Детям лодки не давали, так мы с братом уговаривали отца пойти в выходные дни на озеро и покататься на лодке. Отец учил нас грести. Озеро было еще большим.
В 1958–1959 годах я подружился с Геной Беловым. Нас сблизило увлечение самолетами. Мечтали сделать планер. Частенько бывал у него в доме. У Беловых в комнате вместо ковра на полу лежала громадная шкура медведя с мордой и когтистыми лапами. Приятно было поваляться на ней, утопая в длинной шерсти.
Отец Гены работал в милиции. Когда он уходил на работу и в доме никого не было, мы занавешивали шторами окна, и Гена из-под подушки отца доставал немецкий вальтер. Нам было по тринадцать лет, и мы уже умели обращаться с оружием. Вынимали магазин, проверяли, нет ли патрона в патроннике, и только после этого играли с ним. Мне нравился этот элегантный небольшой пистолет. После войны у многих ее участников имелись пистолеты. (Мама рассказывала, что у моего отца был дамский пистолет беретта. Когда они еще только познакомились в 1945 году и отец в компании похвалился им, она не сдержалась и сказала, что эта "пукалка" не пробьет и табуретку. Тут же на стол поставили табуретку, и отец выстрелил в нее. Все удивились, что пуля ее пробила.)
Однажды, находясь в роще, мы с Геной натолкнулись на военных, стрелявших по мишени из пистолета ТТ. Они нас не прогнали, и мы наблюдали, как они стреляют. Неожиданно они спросили: "А не хотите пострелять?"
Кто из мальчишек откажется пульнуть из настоящего пистолета! Первому протянули пистолет Токарева мне. Он был какой-то квадратный и тяжелый. После выстрела в мишень я развернулся с оружием к военным. И тут произошло неожиданное: все они, как по команде, бросились на землю. Я думал, что они зарядили один патрон, а они снарядили обойму. Один из них крикнул: "Поверни пистолет в сторону мишени и стреляй, пока не кончатся патроны!"
Поразило, с каким проворством военные всё это проделали. Сказывался их военный опыт. Большинство служивших в 1950–1960-х годах офицеров были участниками Великой Отечественной войны. Они-то хорошо знали, что нужно делать, когда на тебя направлено оружие. Ведь я мог случайно выстрелить. Это только в фильмах при обстреле все стоят как истуканы.
Там же, в роще, отец Гены Белова учил нас стрелять из малокалиберной винтовки. Дважды он устраивал соревнование между нами по стрельбе из винтовки по мишеням.
Игра с оружием иногда заканчивалась трагически. Так, мальчишки, играя дома с малокалиберной винтовкой, случайным выстрелом убили моего одноклассника Володю Абоимова.
В 1958–1960-х годах мы уже не ограничивались прогулками до Кирпичной речки. Ходили на Синичкино озеро. Купаться в нем было невозможно из-за холодной воды, но дорога к нему была интересной. Шли по пробитой военными связистами тропинке вдоль воздушной линии связи от пехотного полка (район "Силуэта") до поселка Чапаевка. Мы называли ее столбовушкой. Вдоль нее стоял редкий каменноберезовый лес. Когда-то он был густым. Об этом говорили пни, торчавшие вокруг. Они удивляли своей высотой: два — два с половиной метра. Объяснялось всё просто. В годы Великой Отечественной войны гражданским и военным уголь для топки печей почти не выдавали. В окрестностях Петропавловска-Камчатского на десятки километров березовый лес был вырублен. Заготавливали дрова зимой. Березы спиливали на уровне снега. В те годы зимы были многоснежными. Снежный покров достигал двух-трех метров. Вот и оставались такие высокие пни.
Еще до Кирпичного ручья иногда заворачивали к армейской пекарне, чтобы попросить у солдат хлеба. Недалеко от пекарни стоял санитарный батальон (пекарня и санбат находились в начале нынешнего проспекта Карла Маркса).
В декабре 1959 года мы с Геной несколько раз ходили на лыжах на Халактырский аэродром. Лыжи были очень простыми, с креплением, сделанным из автомобильной камеры. От совхозских теплиц (сейчас там городская оранжерея) выходили на тундру и по ней шли в сторону аэродрома. Приходили к нему в сумерках, а возвращались уже в темноте. Издалека смотрели на стоявшие на летном поле Ан-2 и Ли-2. Зимой на них были лыжи вместо колес. Мы заходили в деревянный аэровокзал погреться. Он был всегда полон людей, ожидавших своего рейса в районы области. В большинстве это были местные жители. Одеты были в кухлянки, торбаса и малахаи.
С Геной Беловым связан один забавный случай. В 1960 году мне исполнилось 14 лет. Тогда не очень-то было принято отмечать дни рождения детей. На следующий день после дня рождения я похвастался, что мне уже 14 лет. Саша Вдовиченко предложил отметить его. Из дома он утащил маленький бидончик браги. Пили мы ее в роще с Геной, Сашей и моим братом Юрой. Брага показалась нам сладенькой и приятной, как квас. Однако мы не знали коварства этого напитка. Через некоторое время мы все опьянели, а Гене и Юре стало плохо. Хорошо, что было на улице солнечно и тепло. Мы с Сашей уложили своих "собутыльников" в тенечек и регулярно обмывали их холодной водой, благо ручей был рядом. К вечеру они пришли в нормальное состояние. Мне было тоже муторно. С того времени не терплю запах браги.
Свои дальние вылазки мы всегда делали большой ватагой, человек 6–8. Вроде нам ничего не угрожало, но в меньшем количестве далеко никуда не ходили.
Рядом с домами, где мы все жили, была исправительно-трудовая колония. Сидели в ней воры, мошенники, убийцы, хулиганы, разбойники и другой преступный люд. Те, кто из них имел нестрашные статьи и в свою отсидку хорошо себя вел, попадали в расконвойку и находились днем за пределами зоны на различной работе без охраны. Однажды такой расконвойник разговорился с нами в роще. О чем шел разговор, не помню, но почему-то запомнилась его фраза: "Пацаны, не верьте интеллигенции — художникам, писателям, музыкантам и артистам. В зоне они первые шестерки!"
Сильное землетрясение в Петропавловске в мае 1959 года застало меня дома. Наш барак скрипел и ходил ходуном. Мы выбежали на улицу, но землетрясение продолжалось. Земля гудела и подрагивала, ходила как бы волнами. Печные трубы раскачивались, а некоторые переломились и скатились с крыши. Одна из труб едва не придавила бабку из соседнего подъезда с внучкой на руках. После этого землетрясения некоторые жители города уехали на материк.
В августе 1959 года с Петровской сопки смотрел открытие стадиона "Спартак". Он был построен методом "народной стройки", как говорили по радио и писали в газетах. На его месте еще в 1940-х годах было озеро. Футбольные болельщики потом смотрели футбольные матчи с Петровской сопки. Милиция их прогоняла.
Зимой 1959 или 1960 года ходил в Дом пионеров40 в авиамодельный кружок. Помещение кружка было на втором этаже, и к нему вела лестница с улицы. Внизу перед лестницей стояла клетка с медведем. В кружке долго не задержался. Почти не было материала для авиамоделей. Кто его имел, тот и мастерил что-то. Места хватало только для них. Был, как говорится, на подхвате — что-то подержать, убрать помещение, на улице помочь запустить планер. Запускали планеры с Петровской сопки. Пожалуй, это было самое интересное. В памяти остался запах ацетона, казеинового клея, лаков и эфира, который использовали как горючее для микродвигателей на самолеты.
У нас дома постоянно работал динамик городской ретрансляционной сети. Как только утром начиналась, с гимна СССР, трансляция, вставала мама, затем отец и мы, дети. (Занятия в школе начинались в восемь часов.)
Радио было основным источником многой информации. Слушали новости, разные передачи, музыку. Конечно, помнится голос Юрия Левитана. Когда он читал сообщения ТАСС, мороз по коже пробегал. Порой динамик работал ночью: транслировали выступление Н. С. Хрущева. Помню, как в литературной передаче изо дня в день читали роман М. Шолохова "Поднятая целина". Щукарь и Разметнов запомнились еще раньше, чем мы проходили это произведение в школе. Из передачи "Театр у микрофона" помню "Оптимистическую трагедию" Вишневского. Не в пример нынешнему времени, по радио звучало много классических музыкальных произведений — Баха, Моцарта, Чайковского, Прокофьева, Шостаковича. Пели оперные певцы С. Лемешев и И. Козловский. Часто проигрывали арии и песни в исполнении Ф. Шаляпина. Мне до сих пор нравится его бас. Из-за частого повторения становились знакомыми голоса Бунчикова, Нечаева, Л. Руслановой, К. Шульженко, М. Бернеса и Г. Отса, а позже — эстрадных певцов В. Трошина, О. Онуфриева, М. Кристалинской и Э. Пьехи41.
В нашем бараке, да и в ближайших домах, жили одинокие женщины. Им было по 35–40 лет. Они отличались одеждой и внешним видом от замужних: были напудрены, с крашеными губами, модно одетые. Замужние называли их фифочками и недолюбливали, не поддерживали дружеских отношений. Те тоже не оставались в долгу и неприязненно относились к замужним. В чем причина такого поведения, я не знал и не догадывался42.
В конце 1950-х — начале 1960-х годов в городе стали появляться молодые люди в необычной для того времени одежде и обуви: в узких брюках без манжет и в полуботинках на толстой подошве. Вместо стрижки полубокс они имели другую, с более длинными волосами, — канадку. Волосы зачесывали ежиком. Этих людей прозвали стилягами. Милиция почему-то задерживала их, и были случаи, когда разрезáли им брюки, а подвыпивших стиляг обстригали наголо. В те годы из стрижки признавался только полубокс. Мужские брюки были с широкими мешковатыми штанинами, с манжетами внизу. Служащие учреждений и организаций и чиновники партийного и государственного аппарата носили шляпы, а основная масса тружеников — кепки. Модной тогда была восьмиклинка. Через два-три года многие стали носить узкие брюки и прическу канадка. Стало привычным, что в теплое время года молодежь и взрослые ходили на улице без головных уборов.
Менялся облик и женщин. Женщины и девушки избавлялись от кос. Старшие школьницы не отставали от них, стали делать короткие прически, а вне школы носили брюки, что вообще было необычно.
Порой удавалось слышать незнакомое для уха звучание рока.
Постепенно былые шалости ушли в сторону. Играли в лапту, прятки, штандр, чехарду, ножички, классики, городки и другие, уже забытые игры (зимой играли дома в шашки, "чапаева", морской бой). Делали коллективные вылазки на Мишенную сопку и на 2-ю речку, называемую еще Кирпичной. Петропавловский совхоз еще не уничтожил лес и не распахал землю в районе нынешних микрорайонов "Горизонт-Юг" и "Горизонт-Север". Там росли жимолость и княженика. К осени, когда вся детвора собиралась к школе и нас становилось больше, на спортивной площадке ближайшей воинской части играли в "американку" — футбол в одни ворота, в волейбол и баскетбол.
В 1956–1960 годах в играх и забавах участвовали ребята из нашего барака и ближайших домов: Света и Гена Кувакины, Саша Вдовиченко, Саша Куплевахских, Ваня Омельченко, Валера Дегтярев, Гена Белов, Слава Мохов, три Тамары — Еникеева, Фролова и Ивденко, Ира Кузнецова, Люда Камнева, мой брат Юра, Вова Цыбышев и другие, имена которых не запомнил. Многие из ребят вскоре уехали с Камчатки, и судьба их неизвестна 43.
39 Лодочную станцию закрыли в 1969 году по санитарным показаниям. Открывали затем в 1991 году, но потом вновь закрыли.
40 Дом пионеров находился на месте нынешнего здания Камчатского выставочного центра на улице Ленинской.
41 Учась в старших классах, не пропускал концерты приезжих исполнителей. Здесь, в Петропавловске, слушал джаз-оркестр Э. Рознера, симфонический оркестр под управлением Ивановой, концерт Я. Френкеля, смотрел спектакли кукольного театра Образцова.
42 То была естественная реакция одиноких и замужних женщин на сложившуюся к тому времени демографическую ситуацию в стране после Великой Отечественной войны. Многие их ровесники-мужчины погибли на войне, и женщины не могли создать семью. Замужние же боялись ее потерять.
43 Гена Белов уехал в Махачкалу, а Люда Камнева — в Кемеровскую область, в Новокузнецк. Продолжали жить на Камчатке брат и сестра Кувакины, Вячеслав Мохов, Александр Вдовиченко, Ирина Кузнецова.
А. П. Пирагис, Петропавловск-Камчатский,
октябрь 2010 года.